Сомнительная полночь [сборник] - Эдмунд Купер

«Нет доступа. У вас осталось девять минут».

— А теперь, — сказала Барбара, — дайте мне потолковать с ними.

Она подошла к машинке и напечатала:

«Заткнись».

Эвери рассмеялся. Барбара начинала ему нравиться. В ней чувствовалась личность. Он удивился бы, если б машинка ответила, но та с достоинством промолчала.

— Вот, — сердито сказала Барбара, — пусть эти психи теперь повеселятся.

Эвери слабо улыбнулся:

— Вот в чем вопрос: мы будем вести себя как послушные собачки или будем провоцировать их!

— О пожалуйста, не называйте меня собачкой. Я просто дворовая сука… Черт возьми, вы же мужчина. Вам и решать. Только для этого — ну и кой-чего другого — и нужны мужчины.

— А как насчет эмансипации? Или в этом случае она вам ни к чему?

— Она мне ни к чему в любом случае, — резко ответила Барбара. — Есть у меня право голоса или нет — я всегда получаю то, что хочу.

Эвери задумался.

— Тогда разыграем это посложнее, — решил он, — и посмотрим, что получится. А пока давайте подумаем, как себя вести, раз уж мы не можем перехватить инициативу.

— Нас наверняка подслушивают, — предупредила Барбара.

— Конечно. Я уверен, что это важная часть обработки — свести нас вместе.

Некоторое время они оживленно обсуждали все, что произошло; и хотя им удалось продвинуться совсем чуть-чуть, это «чуть-чуть» все-таки позволяло сделать кое-какие выводы. Во-первых, им не причинили никакого физического ущерба — кроме так называемой «анестезии», — и это, безусловно, означало, что их тюремщики не собираются использовать насилие больше, чем это действительно необходимо для целей, которые они имеют в виду.

Но что это за цели — вот в чем вопрос. В отчаянии Эвери и Барбара пытались сделать хоть какие-то, пусть нелепые, предположения, хотя им обоим было ясно, что они знали слишком мало, чтобы угадать правду.

Барбара стояла за традиционное похищение. Но Эвери резонно заметил, что все-таки обычные похитители не предлагают своим жертвам интеллектуальных тестов. Кроме того, тюрьма, в которой они оказались, все-таки за пределами способностей и воображения обыкновенного преступного разума. Плюс ко всему, содержимое их чемоданов явно указывает на то, что их рассчитывают держать достаточно долго и, очевидно, не здесь, не в тюрьме.

Версия сумасшедших ученых также была весьма сомнительна. По многим причинам это казалось Эвери слишком банальным и совершенно неправдоподобным. Однако Барбара настаивала на том, что они попали к ученым маньякам — ей казалось, что главные, существенные черты всей операции, по крайней мере, хоть как-то укладываются в эту теорию. Но Эвери все-таки сомневался.

— Итак, их цели и техника находятся за пределами нашей компетенции, — сказал Эвери. — Мне кажется, мы не можем в этом случае применять общепринятые критерии.

— Перестань долдонить, будто какой-нибудь кембриджский придурок, — сердито ответила Барбара. — Все, что ты говоришь, означает, что мы просто не можем найти ключ к этой загадке.

— Напротив. Я чувствую, что ключ лежит именно в непостижимости того, что с нами случилось. Это означает, что разум или разумы, которые стоят за этим делом, не могут действовать на нашем уровне. В том, что с нами случилось, есть какой-то нечеловеческий фактор, нечто чужеродное.

Внезапно машинка снова встрепенулась:

«Прошу вас разойтись по своим помещениям».

— Вот уж дудки, — заявила Барбара.

Она подошла к машинке и напечатала:

«Ничего не выйдет. Мы только что поженились».

Машинка не обратила на это никакого внимания.

«Необходимо, чтобы вы ответили на дальнейшие вопросы, — бесстрастно напечатала она. — Ваше сотрудничество будет высоко оценено».

Барбара собралась было что-то ответить, но Эвери остановил ее:

— Пусть разбираются сами. Посмотрим, что получится.

Барбара вздохнула:

— Слушаюсь, капитан. Вообще-то я люблю подурачиться, такая уж уродилась.

Несколько секунд они стояли молча, боязливо озираясь, словно ожидали, что возмездие обрушится на них с мягко светящегося потолка, ударит из металлических стен. Но ничего не случилось, и они немного успокоились.

— Похоже, они не знают, что делать, — предположил Эвери. — Обычно они не очень-то задумываются.

— Может, они просто еще не встречались с такой наглостью, — с нарочитой уверенностью заметила Барбара.

— Ладно, постараемся не думать об этом, а то мы свихнемся… Так на чем я остановился?

— Нечто чужеродное, вот на чем.

— Да, — сказал Эвери, — «чужеродное», по-моему, правильное слово. Все здесь какое-то поддельное и, пожалуй, лишено человечности.

— Бесчеловечное?

— Не совсем так. Правильнее будет сказать — «нечеловеческое». Например, я не удивлюсь, если эта штука, — он указал на пишущую машинку, — используется для связи с компьютером. Причем с не очень-то гибким компьютером.

— Что-то мне сомнительно, что именно компьютер сцапал меня в Гайд-Парке, — заметила Барбара.

— Может быть, но… — Эвери не договорил.

В эту минуту панель в стене отодвинулась. Эвери и Барбара невольно обернулись к нише и увидели, что там лежит нечто маленькое и блестящее.

Это были кристаллы — безупречно прекрасные, яркие, сияющие. Кристаллы чистейшего света, непостижимым образом содержащие в себе абсолютную тьму.

ГЛАВА 5

Он был невидим. Он был не более чем шепот мысли, мимолетное дуновение в пустом саду мирозданья. Он был словно шелест ветра в аллеях времени, мгновенье печали в огромной радости небытия. Он был все и ничто. Он был один.

Нет… не один.

Кристина плыла к нему сквозь звезды. И звезды превращались в осенние листья, красные и золотые, крутящиеся в танце на гребне немыслимо прекрасной музыки. Огромный потерянный мир возрождался — зеленый, молодой, полный жизни.

Кристина шептала:

— Где бы ты ни был, что бы ни делал, милый, я с тобой. То, что было между нами, сильнее времени и пространства, жизни и смерти… Ты должен совершить это странствие, милый. Сделай это. Это мечта, которую нужно осуществить, клятва, которую нужно исполнить, вызов, который должен быть принят. Наша любовь — часть такой мечты, такой клятвы. Создай из нее нечто новое. Сделай ее яркой и сияющей. Освободи ее.

Он хотел бы ответить — но у шепота мысли, у шелеста ветра нет голоса. Он хотел бы сказать: «Кристина! Кристина! Ты, только ты. Больше ничего. Ни жизни, ни любви, ни странствий, ни творчества. Ты, только ты».

Он хотел сказать это, но слова исчезли. Они растворились в этой тьме. Они не могли пройти сквозь черный занавес между мечтой и действительностью.